Ностальгия повсюду быть дома

Человеческое «Я» («эго») выступает как центр соотнесенности с собой, благодаря которому все переживания осознаются как «мои переживания». Эта новая характеристика «мои» вносит в переживания новую значимость. Соответственно, «Я» превращается в центр собственной важности, по отношению к которому перестраивается значимость всего содержания жизненного мира. Таким образом, можно выделить первичный опыт переживания мира, который безотносителен к центру собственной важности, и жизненный мир который переструктурирован в соответствии с системой значимостей, определенной по отношению к «Я».
В качестве центра самосоотнесенности «Я» может отождествляться с каким-либо феноменальным содержанием, например, с именем, с телом, с социальной ролью и т.д. В этом отождествлении «Я» наполняется конкретной предметностью и противопоставляется всему остальному переживаемому миру. В этом противопоставлении «Я» последовательно приобретает дальнейшее свое определение: формируется конкретный образ себя, соответствующий мнениям и представлениям окружающих людей. Система социальных отношений навязывает определенное представление о себе, которое, выступая в качестве центра собственной важности, ведет к еще большей деформации жизненного мира. Первичный опыт жизни, неискаженный соотнесенностью с «Я», предается полному забвению, и человек начинает жить в мироописании, которое выстроено по социальным шаблонам и стереотипам. Привязанность к опредмеченному «Я» закрепляет гордыня, страх утраты социальной адаптивности и осуждения окружающих.
Включенное в систему социальных отношений «Я» приобретает предельно жесткую форму, и любое несоответствие этой формы собственным представлениям о себе или мнениям других дезориентирует «Я» и воспринимается крайне болезненно. В случае такого несоответствия человек не знает, как соотносить себя с собой, и весь его жизненный мир, утрачивая устойчивость, распадется. Чтобы этого не допустить, человек цепляется за все, что вносит в мир определенность: социальные нормы, идеи детерминизма, материализма, различные идеологии и т.д.
Особенно болезненным является непосредственное восприятие внутреннего отношения другого человека к себе. В эмпатии человек не просто сочувствует и сопереживает, он непосредственно чувствует Другого изнутри, тем самым отождествляясь с новым восприятием себя со стороны. Эти два разных восприятия себя: со своей позиции и с позиции Другого, никогда не могут совпасть (даже при самом теплом и любящем отношении Другого). Происходит аннигиляция несовместимых представлений, и человек вместе с утратой образа себя, с которым отождествлялось его «Я», утрачивает и устойчивость мироописания. Защитный психологический механизм немедленно подавляет эмпатию, и человек становится невосприимчив к переживаниям других людей.
Таким образом, по мере наполнения «Я» предметным содержанием происходит деформация жизненного мира. Возвращение к первичной очевидности жизни предполагает обратный процесс – распредмечивание «Я», предполагающее отказ от отождествления с каким-либо образом или представлением. Это достигается путем смещения центра самосоотнесенности с представления себя на потенцию самовыражения. Представление себя всегда наполнено конкретным феноменальным содержанием (тело, имя социальная роль и т.д.), потенция самовыражения первична по отношению к любому феноменальному содержанию и поэтому никак не привязана к нему. Потенция самовыражения раскрывается в усилиях, направляющих интенции сознания, которые составляют весь жизненный поток. Она представляет собой заложенную в свободе воли способность соотнестись с любым феноменальным содержанием. Хотя потенция может осознаваться, тем не менее, она, будучи еще не актуализированной, первична потоку жизни и носит дофеноменальный характер.
Сама по себе потенция, в силу того, что она дофеноменальна, не может иметь феноменальную определенность – она лишь интуитивно открыта как первичное неопределенное состояние. Однако первичность потенции любому содержанию жизни нисколько не препятствует сознавать ее из самого потока жизни. В этом случае она может осознаваться не только как неопределенность, но и как конкретная возможность чего-либо.
Смещенный на потенцию самовыражения центр самосоотнесенности не может быть отождествлен ни с каким конкретным содержанием жизненного мира, в том числе и с наполненным предметным содержанием «Я». В силу этого невозможно и противопоставление «Я»-«не-Я». Поскольку потенция обнаруживается в любом содержании потока жизни, то центр самосоотнесенности растворяется в этом потоке. Не отождествляясь более ни с чем конкретным, «Я» рассредоточивается во всем содержании жизни. «Я» становится всем, что воспринимается, ощущается, ожидается, вспоминается, ассоциируется. Благодаря растворению определенности «Я» в становлении жизненного мира реализуется свобода от «Я».

Трактат (философский)

1.Вкусовое ощущение возникает когда мы едим. В этом каждый может убедиться на своем опыте.
2. Мы едим еду.
3.Когда мы съедаем еду, она становится частью нашего тела.
4.Собственное тело мы осознаем как воплощение самих себя в мире.
5.Следовательно еда есть процесс воплощения нас в мире, или самого мира в нас, что в данном случае равнозначно.
6.Из этого вытекает, что воплощение меня в мире не акт, а процесс. Еда есть феноменальное оформление этого процесса.
7.Еда во время ее поедания еще не стала частью моего тела, а когда я ее съедаю, то тогда уж она и становиться частью тела.
8.Еда, таким образом, есть единство меня и мира в динамичном аспекте. Еда - это переход мира в меня и одновременно мое воплощение в мире.
9.Если еда в моменте ее поедания еще не является частью меня, то с вневременной точки зрения она уже является частью меня.
10.С вневременной точки зрения и весь мир может пониматься как воплощенный в моем теле. Еда есть раскрытие во времени процесса этого воплощения.
11.Во вкусовом ощущении мы сталкиваемся с едой, то есть с динамическим единством меня и мира.
12.Само слово «еда» указывает на «единство» меня и мира. Слово «есть» указывает одновременно и на поедание и на существование. Поедание таким образом раскрывается как существование, как присутствие в мире.
13.Смысл еды не в физиологической потребности, так как от голода не умирают (умирают от отравлений шлаками или малосъедобных вещей во время голода, а также из-за резкого перехода от голода к еде). Смысл еды имеет культовое значение, как подтверждение моего присутствия в мире и мира во мне.
14.Вкусовые ощущения бывают разные, а значит - вкусовое ощущение содержательно, т.е. способно каждый раз открывать новое содержание.
15.Но если во вкусовом ощущении открывается динамическое единство меня и мира, то содержание вкусового ощущения говорит о форме выраженности мира во мне или моего воплощения в мире.
16.Если еда является частью человека не в моменте поедания, а именно с вневременной точки зрения, т.е. независимо от какого либо момента, то вкусовое ощущение, которое и раскрывает единство поедамеого и едящего, раскрывает его как вневременное.
17.Отсюда следует, что вкусовые ощущения различаются в зависимости от формы выраженности вневременного содержания в данном моменте времени, вневременного софийного тела, включающего в себя внешний мир, в теле временном, по отношению к которому этот мир дан как нечто внешнее.
18.Присутствие вневременного во временном определяет трансцендентальную структуру вкусового ощущения.
19.Более подробно онтологию вкусового ощущения смотри у Якоба (не путать с «якобы») Беме в его «Авроре». Феноменологический метод можно посмотреть в работах Густава Шпета. Не бесполезно будет также перечитать еще раз другие работы Николая Карпицкого.

В отличие от детской мечты мечта взрослого человека носит редукционистский характер. Для расчищения нового меонального пространства воплощения мечты взрослый человек нивелирует все значимости, упорядочивающие его жизненный поток. Эта «меонизация» становится основным методом формирования нового взгляда на мир, да и вообще, всякой способности узнавать новое. Однако меонизация таит в себе угрозу, ведь если на месте нивелированного старого содержания жизни не удается раскрыть новое, то личность срывается с твердой почвы повседневности в экзистенциальный вакуум. Именно этот страх ввергнуться в абсурдность жизни порождает неприятие всего нового. В качестве психологического механизма защиты от подобных экзистенциальных страданий взрослый человек формирует систему фильтров, не попускающих ничего принципиально нового, а также ничего из того, что не было бы уже заранее объяснено. Система фильтров несовершенна, так как является не плодом творческого ума, а плодом страха. Поэтому, накладываясь на поток жизни, система фильтров в силу своего несовершенства, не способна переструктурировать его в целостное мироописание. В силу этого система фильтров дробит поток жизни на отдельные кластеры. Каждый кластер имеет собственную систему значимостей, которая мотивирует переход человека в определенное эмоциональное состояние. В каждом кластере по-своему определяется отношение к жизни, к себе, к другим людям. Переход из одного кластера переживания жизни в другой может мотивироваться изменением обстоятельств. Например, приходит человек на работу – воспринимает жизнь одним образом, возвращается домой – другим. Такой порядок перехода постепенно превращается в привычный ритм жизни. Много хуже, когда переход из одного кластера в другой происходит спонтанно. Вот только что у человека было хорошее настроение, он был полон творческих сил, и вдруг, случайно оброненное слово или даже интонация слова ввергает его в глубочайшую депрессию, в состояние полного самоуничижения. Неспособность включиться в определенный ритм перехода из кластера в кластер приводит человека к полной дезориентации в жизни и полностью обезоруживает перед спонтанно возникающими страданиями. Однако чем примитивнее человек, тем труднее нарушить ритм жизни, тем надежнее психологическая защищенность этого человека.

Желание направленно на конкретное событие, вещь или факт, а мечта направлена на реальность, в которой это конкретное может быть осуществимо. Желание отличается также и от эмоции. Если эмоция – это инерция интенции, переживаемая безотносительно к тому, на что инерция направлена, то желание, помимо того, что оно инерционно, содержит в себе еще и направленность на конкретное желанное. В первом случае речь идет только об инерции, во втором, об интенции, обладающей инерцией. Но ведь интенция не может знать заранее ноэму, на которую она направлена. Это должно быть верно также и в отношении желания и желанного.
Реализуемое человеком в желании никогда полностью не совпадает с тем, что он ожидал. Соответственно, можно выделить два вида желанного: ожидаемое и достигаемое; то, что содержится в намерении желания и то, что реально достигается в осуществлении желания. И то и другое можно описать как ноэму желания, и в том и в другом случае желанное не может предшествовать интенции желания. Ожидаемое желанное может в разной степени совпадать с достигаемым желанным, оставаясь при этом не тождественным с ним. Несовпадение достигнутого с ожидаемым ведет к разочарованию, вызывающему экзистенциальный вакуум. Совпадение этих двух форм желанного порождает положительную инерцию, которая передается другим интенциям сознания как хорошее настроение, радость и т.д.
Достигаемое желанное в отношении к интенции желания описывается в соответствии с классической структурой: ноэзис-ноэма. Ожидаемое желанное должно быть описано иначе. Нельзя сказать, что ожидаемое желанное схватывается интенцией (это уже было сказано в отношении к достигаемому желанному) или предзадано интенции (в этом случае ноэма предшествовала бы интенции). Следовательно, оно конституируется в самом интенциональном движении.
Интенция содержательно наполняется через сопричастность другим интенциям. Сопричастность может раскрываться и на ретенциальном уровне, и на импрессивном. Соответственно, ожидаемое желанное может быть либо репродукцией содержания ретенциального сознания, либо результатом приведения к определенности импрессивной сопричастности другим интенциям сознания. В первом случае мы получаем репродуктивное желанное, во втором – опредмеченное желанное.
Например, человек желает мороженого. Следует различать его желание как ожидаемое удовольствие и само достигнутое желанное - получение заветного мороженого. Чем в большей степени они совпадают, тем больше положительных эмоций возникает. Помимо этого в самом желанном как ожидаемом удовольствии мы можем различить желанное, сформированное путем репродукции на основе сохранившихся неясных впечатлений от прошлых случаев поедания мороженого, и желания, сформированного общим настроением теплого жаркого дня. В первом случае речь будет идти о репродуктивном желанном, во втором – об опредмеченном желанном.
Мечта направлена не на конкретное содержание желания, а на саму новую интенциональную сопричастность, в которой эти желания репродуцируются, опредмечиваются и достигаются. Внутри интенционального потока сами интенции, образующие устойчивые эмоциональные течения, могут по-разному раскрывать сопричастность друг другу. Образовавшееся эмоциональное течение, которое перестраивает поток ситуаций, я называю настроем. Настроением, вслед за М. Хайдеггером, я называю такую эмоциональную инерцию всего потока жизни, которое представляет собой фундаментальное отношение к собственному существованию.
Мечта определяется не через отношение к имеющимся в наличии формам сопричастности интенций, а через отношение к возможным формам сопричастности интенций. Соответственно, мечта может носить как ситуативный характер, связанный с надеждой на новый настрой, в котором раскроются принципиально новые события и возможности, так и фундаментальный характер, связанный со стремлением полного перевоплощения в новый поток жизни, определенный иным фундаментальным настроением.
Поскольку жизненный мир ребенка, в отличие от мира взрослого, еще только формируется, то ребенок находится в постоянном поиске новых форм сопричастности, раскрывающих единство его жизненного мира. Именно поэтому мечта ребенка является началом освоения в жизненном мире, и чем разнообразие детская мечта, тем больше возможностей она закладывает для будущей жизни взрослого.
Взрослый видит в мечте опасность утраты привычного мира, в котором он защищен от всего неизвестного и непредсказуемого. Поэтому мечты утрачиваются по мере взросления, а вместе с этим все больше и больше коснеет структурирующее жизненный мир мироописание. На месте утраченной мечты остаются одни лишь желания.

Очень часто люди ошибочно полагают, что уверенность в реальности мира базируется на том, что они могут видеть окружающие предметы и дотрагиваться до них. На самом деле в реальности мира убеждает не чувственные восприятия, а сопровождающая их интуиция присутствия, которая не замечается подобно воздуху. Однако нехватку воздуха замечаем мы сразу. Аналогично и запаздывание интуиции присутствия в чувственном восприятии сразу же создает ощущение нереальности всего происходящего, даже если в эмпирическом восприятии ничего не изменилось. Иногда интуиция присутствия может опережать чувственное восприятие, и тогда человек способен предвосхищать события. Например, может почувствовать взгляд со спины или присутствие человека в комнате до того как войдет туда.
Интуиция присутствия несет опыт иной субъективности, который не соотносим с сенсорными ощущениями. Тем не менее, этот опыт должен как-то отражаться в собственной субъективности, иначе он был бы экзистенциально безразличным, что не так. Следовательно, интуиция присутствия вызывает впечатление не во внешнем эмпирическом восприятии, а во внутрителесном чувстве. Собственно, это впечатление и мотивирует перенос вынимания на содержание интуиции присутствия, т.е. на другую субъективность.
Внутрителесные впечатления интуиции присутствия едва заметны и сопровождаются ощущением во внутрителесной пространственности чего-то инопространственного, заполненного инородным эмоциональным фоном. Этот эмоциональный фон вполне узнаваем и может запоминаться. Каждый человек, каждая вещь или событие имеют свой неповторимый эмоциональный фон, по которому мы можем распознать их присутствие даже тогда, когда не можем четко их разглядеть или услышать. Внимательность к эмоциональному фону позволяет воспринимать окружающие вещи вообще без органов ощущений. Чтобы в этом убедиться, можно проделать простое упражнение.
Возьмем несколько цветных предметов, например, кубиков, и попробуем закрытыми глазами разложить их по цветам. По началу может ничего не получиться. Причина неудачи в том, что человек пытается представить себе, какого цвета у него в руке кубик. Он воображает чувственный образ, который ничего общего не имеет с впечатлением, вызываемым интуицией присутствия.
Пойдем теперь другим путем. Возьмем кубик открытыми глазами и поднесем близко ко лбу. Теперь можно почувствовать эмоциональный фон кубика. Красный кубик может вызывать, к примеру, что-то похожее на ощущение тяжести, синий – легкости, зеленый – успокоения. У каждого человека все это проявляется индивидуально, и обычные слова тут будут заведомо неточны. Тут важно запомнить сами эти ощущения. Теперь можно вновь закрыть глаза и разложить кубики именно по эмоциональным впечатлениям, забыв об их цвете. Опыт покажет, что первые несколько кубиков раскладываются удачно, потом с какого-то момента пропадает способность их различать. Соответственно, одни люди могут правильно разложить первые три кубика, другие – первые семь, но никто не может делать этого постоянно.
Причина в том, что с какого-то момента начинает свою работу воображение. Не может долго молчать рассудок человека и рано или поздно все равно зазудит: «Нет, по теории вероятности не может быть, чтобы в третий раз попался один и тот же кубик, наверное, он все же другого цвета». И как только в воображении возникает образ цвета, интуиция присутствия сразу же пропадает, ибо впечатление от эмоционального образа всегда сильнее интуиции присутствия. Поэтому оно полностью заглушает эмоциональный фон реального предмета.
Чтобы непосредственно воспринимать окружающие предметы без помощи органов ощущений нужно полностью успокоить эмоциональный шум внутри себя. Иногда это происходит, когда человек спит. После выключения органов ощущений человек может непосредственно воспринимать эмоциональный фон событий, которые должны произойти, или которые происходят где-то далеко. Воображение переводит воспринимаемый эмоциональный фон реальных вещей в чувственные образы. Но эти сновидческие образы обладают собственной инерцией, они пробуждают человеческие страхи и комплексы, будят воспоминания, порождают новые ассоциации. Эмоциональный фон, создаваемый грузом собственных психологических проблем, как правило, полностью захватывает сновидение, что и объясняет, почему так редко встречаются пророческие сны и так часто сны о собственных психологических проблемах.
В повседневной жизни человек постоянно получает знание об окружающем мире через интуицию присутствия, только он не доверяет ей, пытается отогнать смущающие его ощущения и принять желаемое за действительное. Задача не в том, чтоб развить интуицию присутствия – ею и так обладают все, а в том, чтобы научиться ей доверять, успокаивая эмоциональный шум в голове. И тогда можно просто знать о том, что скрывается рядом и что ожидает. Например, можно почувствовать интимную близость счастливого билета и вытащить его на экзамене. Секрет удачи в том, чтобы не воображать, какой именно билет счастливый, но просто, не думая и ничего не ожидая, взять тот, который в данный момент ощущается как интимно близкий. Однако нельзя полагаться на интуицию присутствия в азартных играх, т.к. она, обеспечив поначалу временный успех, втянет в игру на большие ставки, а затем в самый критический момент оставит, ибо не может человек бесконечно долго смирять свой рассудок и воображение.
Обычный человек, воспринимая во внутрителесном чувстве эмоциональный фон окружающих вещей, не умеет их локализовывать, хотя этот эмоциональный фон воспринимается во внутрителесной пространственности как нечто инородное ей. Если эти два разных ощущения пространственности не сливать, как делает обычный человек, а различать, тогда появляется способность локализации во внешней пространственности исходящего от вещей эмоционального фона. Поскольку не только вещи, но и все потусторонние сущности имеют свой неповторимый эмоциональный фон, то благодаря такой локализации эмоций раскрывается духовидение. Духовидец может различать чуждое эмоциональное воздействие потусторонних сущностей также ясно, как обычный человек разливает обычные вещи. Ведь каждый дух, подобно человеку, легко узнаваем по собственному эмоциональному фону. Но так как дух не воспринимается чувственно, у духовидца возникает искушение визуализировать его, переводя эмоциональное восприятие на язык образов. И тогда дух, чтобы скрыть свою сущность, начинает усиливать эмоциональный фон воображаемого образа до тех пор, пока этот образ ни начнет угрожающе материализовываться, сводя духовидца с ума. Именно поэтому способность к духовидению требует от человека особой психологической дисциплины, без которой тот не может выжить.

В соответствии с идей тождества микро- и макрокосма космогенез синхронично соответствует процессу психологической индивидуации. Это ясно видно на примере ведийской традиции, в которой описание космоса определялось психологической, а не физической причинностью. В ведах мы находим три варианта описания космогонии: восходящий вариант – когда космос постепенно эволюционируют из первозданных вод, символизирующих изначальный хаос; нисходящий вариант – когда космос возникает в результате саморазъединения первочеловека – пуруши (Праджапати); промежуточный вариант, когда космос возникает в результате битвы сил хаоса, персонифицированных в змее, с силами космического созидания, олицетворяемыми богом-громовержцем и его свитой. Эти три варианта космогонии соответствуют трем вариантам процесса психологической индивидуации: первый вариант - постепенный процесс пробуждения сознания из области еще не осознанного, постепенное прорастание и развитие; второй вариант - процесс пробуждения самости, чьей силой происходит упорядочивание еще неосознанного, процесс организации психической жизни с помощью пробужденной активности сознания; третий вариант – самосознание в процессе внутренней борьбы, слом сопротивления бессознательного.
Первый вариант космогонии представлен в самом начале Брихадараньяка упанишады (I. 1.1.), в которой космос описывается как жертвенный конь. В следующей брахмане упанишады (I.1.2.) жертвенный конь раскрывается уже в процессе космогенеза. Изначальное состояние характеризуется как «ничто», «голод» «смерть» – что выражает первозданное состояние хаоса. В нем пробуждается скрытое течение, символизируемое водой, которая затвердевает, превращаясь в землю. Хаотичная первозданность изнуряет себя и саморазделяется, образуя космического жертвенного коня, твердо стоящего в водах. Затем, первозданность воплощает себя в становлении времени, которое упорядочивается с помощью ритуалов. Здесь мы имеем дело с восходящим вариантом космогонии, который придает всему миру (а, следовательно, и человеку, как отражению мира) зооморфный характер. Зооморфность проявляется как сохранение на более высоких стадиях развития хаотичных и диких элементов – это печать происхождения.
Однако в этой же брахмане дается завязка перехода к нисходящему варианту космогонии. Ведь жертвенный конь приносится в жертву на огне, а огонь – это символ организующей силы разума. Первозданное начало, решив принести в жертву свое же воплощение, воспламенило себя подвижничеством, отчего родилось жизненное дыхание, которое есть слава и сила.
Нисходящий вариант космогонии отправным моментом имеет самообнаружение созидающей силы разума. Эта сила, по моему мнению, возникает в результате изначального самоопределения воли. В четвертой брахмане (I.1.4) этот процесс описан как пробуждение Атмана – аналога понятия самости в психологии. Здесь описывается первичный акт самосознания «Я есмь», который сначала несет на себе опечаток хаоса: Атман боялся и чувствовал себя одиноким. Однако пробуждение внутренней силы в Атмане, способной сжечь хаос, побеждает страх. Как следствие возникает новый вариант космогонии, в соответствии с которым, мир, раскрываемый из Атмана, носит уже антропоморфный характер.
Этот переход от зооморфного космоса к антропоморфному заложен в самой структуре индивидуации личности. Процесс самообнаружения из неопределенности – лишь первый тип самосознания. Затем центр самосознания смещается с процесса движения от неопределенного к определенности на саму действующую силу, которая осуществляет это движение. Первоначально сила сознания обнаруживается как имманентная процессу прояснения сознания из неопределенного, что рождает первый вариант процесса индивидуации. Когда же эта сила обнаруживается как самостоятельное начало, не зависимое ни от каких других психических факторов, то происходит переход ко второму варианту процесса психологической индивидуации.
Эта модель развития представлений о космогенезе реализуется в античной философии. Фалес усматривал первоначало в воде (хаос, бессознательное), Анаксимандр в апейроне (неопределенность, воплощенность в становлении времени), Анаксимен в воздухе (дыхание, единство микро- и макрокосма), а Гераклит – в огне (огненное дыхание, упорядочивающая мироздание сила разума). Здесь можно наблюдать смещение с описания самого пробуждения самосознания на описание силы, пробуждающей самосознание. Интересно, что подобное смещение можно наблюдать и в психоанализе. З. Фрейд трактует бессознательное как результат вытеснения диких природных инстинктов, а его ученик К.Г. Юнг обнаруживает в бессознательном нуменозное, которое пробуждается в самости и структурирует психику. В варианте Фрейда психика несет на себе отпечаток чисто животных инстинктов, в варианте Юнга психика сопричастна архетипическим структурам, обнаруживающимся в высших формах духовного опыта человека.
В современной науке господствует восходящая модель эволюции, которая уподобляет человека животным. Если с традиционной христианской точки зрения весь животный мир в целом носит антропоморфный характер (С. Булгаков считал, что животный мир - результат гипостазирования отдельных качеств человека как автономных сущностей), то современная биология уже самого человека наделяет зооморфным характером. Возникновение современной биологической концепции эволюции вполне естественно, это заложено в самой структуре личностной индивидуации. Тревожным симптом является задержка развития научных представлений только на восходящем варианте эволюции. Этот симптом указывает на возникновение в сознании современного человека некоего барьера, препятствующего полноценному осуществлению процесса индивидуации.

Написав притчу о льве я задался вопросом, а чем собственно отличается понятие самости от субъекта? Попытался идти от определения самости – получается чересчур сложное изложение. Попробую идти от анализа феноменального потока жизни.
Новоевропейская установка: феноменальный поток существует по причастности субъекту, точнее в актах субъекта. Говорить о феноменах самих по себе – бессмысленно. Кроме того, субъект выступает не только условием существования переживаемого, но и принципом его определенности.
Я полагаю: феноменальный поток жизни самообнаруживаем сам по себе в каждом своем моменте. Он обладает внутренней инерционностью и может быть описан как поток интенций сознания. Единство потока жизни определяется не субъектом, а принципом сопричастности интенций друг другу. Каждая интенция обладает своей инерцией, но в ней же самообнаруживается усилие, преодолевающее эту инерцию. Это усилие – акт воли. В акте воли присутствует также и потенция воли – способность проявлять усилие, преодолевающее инерцию интенции либо выявляющее ее сопричастность другим интенциям сознания. Потенция присутствует как нечто содержательное, т.е. как такое, которое может быть соотнесено с результатом акта воли. Присутствие потенции может быть проявлено в большей или меньшей степени. Самоопределение воли – это как раз и есть процесс самообнаружения потенции воли. Содержание этого самоопределения и составляет самость.
В отличие от субъекта самость не является ни условием восприятия феноменального потока ни предзаданным принципом, его определяющим. Самость – это форма самообнаружения способности воли участвовать в становлении феноменального потока жизни. Поскольку самость способна в большей или меньшей степени самообнаруживаться, то это позволяет нам говорить о ступенях духовного роста. Чем выше эта ступень, тем больше возможности перестраивать свой жизненный мир, и тем больше надежда не погибнуть при переходе в запредельное, когда происходит разрушение собственного мира.