Ностальгия повсюду быть дома

Вечером где-то далеко палила артиллерия. Когда совсем стемнело, к окраине подъехал БТР, пострелял и ушел. Это совсем рядом от общежития техникума, в котором я остановился. Общежитие где-то в километре от линии разграничения. На какое-то время наступила тишина, неожиданно раздался резкий хлопок – кто-то совсем близко подошел к линии разграничения и пальнул из гранатомёта. Потом ещё два подобных выстрела из гранатомёта. Вскоре наступило затишье, а рано утром разбудил своей стрельбой танк, который подъехал совсем близко к городу, но довольно быстро ретировался.

Никакого военного смысла эти обстрелы не имеют. Их цель в другом – в бухгалтерской отчётности. Дело в том, что Россия по-разному платит обычную зарплату и «боевые». Поэтому боевикам нужны перестрелки, а жертвы желательны для пущей убедительности.

Сначала стреляют по украинским позициям и ждут ответки. Если ответки нет, стреляют ещё. Если снова нет, то – по жилым кварталам, тогда ответка уже гарантировано приходит, и иногда тоже попадает в жилые здания. И тогда уже деньги российских налогоплательщиков можно расписать по статье «боевых».

Всё это происходит в период перемирия. Когда же перемирия нет, зарабатывать ещё проще – послать наёмников на убой, но гибель их показать не сразу, а намного позже. Тогда всю их зарплату можно будет поделить.

Но пока перемирие. Пока набиваю этот текст, слышу, как вдалеке раздаются выстрелы.

Вчера в Киеве я выступал с докладом в Институте философии о буддизме. Было очень интересное и живое обсуждение. А в это самое время оккупанты обстреливали жилые кварталы, в том числе и в Авдеевке, где у меня осталось много друзей. Но мы об этом не говорили по очень простой причине: мы могли спорить по поводу буддизма, но в отношении войны без слов понимали друг друга. Сегодня я был на работе в университете в Харькове. Большинство моих коллег – переселенцы с оккупированных территорий. Мы занимались разными делами, но обстрелы также не обсуждали. Поскольку без слов были согласны друг с другом в той простой истине, что это не просто война одного государства против другого – это война против каждого украинца лично – против его права жить своей жизнью. И тут нечего обсуждать. Поэтому вопреки войне украинцы продолжают жить своей обычной жизнью, и когда придёт время, каждый сделает всё что может для победы.

В субботу 31 октября был совсем рядом с Донецком в минутах двадцати-тридцати ходьбы, если идти прямиком по улице Марьинки. Пространственно город совсем близко, а во времени – будто выпал из нашего времени, провалился в прошлое лет на семьдесят, во времена сталинских репрессий. Привозили в Марьинку гуманитарную помощь вместе с христианами из Славянска, Румынии, Западной Украины и Тюмени – ту самую Марьинку, где 3 июня 2015 года украинская армия впервые одержала убедительную победу над оккупантами.

Версия событий, которую услышал от местных:

В районе четырех часов утра начался интенсивный непрерывный обстрел из градов и танков. Украинские войска не отвечали. Если раньше артиллерийские дуэли были делом обычным, и потому было трудно разобрать, кто первым начал стрелять, то теперь украинские войска строго соблюдают приказ не отвечать на провокации. После пяти часов обстрела почувствовавшие свою безнаказанность оккупанты начали наступление. Вперед пустили наёмников, которых все равно не жалко, за ними двигались регулярные войска. Наемники быстро продвинулись вперед, захватили центр города, и в этот момент заработала украинская артиллерия. Очевидно, к этому моменту украинскому командованию удалось убедить ОБСЕ в том, что речь идет не о случайном инциденте, а о начале широкомасштабного наступления.

Украинцы успешно использовали тактику выманивания противника: артиллерийским огнем наемники оказались отрезаны от регулярных частей и уничтожены контрударом украинцев. В результате план широкомасштабного наступления был сорван. В течение лета оккупанты безуспешно пытались взять реванш, но прорвать оборону Марьинки им так и не удалось. Сейчас в Марьинке относительно тихо. Где-то вдалеке раздавались отдельные хлопки, может в Песках… но в целом там спокойно.

В Славянске были репрессии. Со стороны кажется нелогичным: пытали и расстреливали тех, кто не представляет угрозы. И почему потом стали стесняться расстрелов, скрывать их? Но логика тут есть.

Сепаратисты жили в иллюзорной картине мира, где они окружены врагами. Иллюзорность всё равно ощущается, это обломно. Реальность картины мира должны подтвердить поклонники и обожатели, которые бы считали сепаратистов героями и готовы сделать для них что угодно. Особенно – обожательницы. Соответственно, кто не обожатель – враг, которого желательно уничтожить, чтобы не портил общую картину. Оружие в руках упразднило все нравственные и правовые границы. Прав тот, у кого автомат. Никакой презумпции невиновности. Не поклонник, значит враг.

Мир дуальный, чёрно-белый, делится на тех, кто может делать, что хочет, и остальных лохов. Но и оставшийся мир тоже распадается на два – врагов и обожателей. Только вот в жизни всё не так просто: лохи не хотят себя считать лохами и демонстрируют собственное достоинство, а обожателей становится всё меньше и меньше. У врагов есть родственники и друзья среди обожателей. Если всех врагов расстрелять, то обожателей не останется. Значит, нужны какие-то критерии, по которым можно определять, кого расстреливать, а кого оставлять в живых. А где их взять? Только своим горбом нарабатывать: пропустить через подвалы всех подозрительных, кого-то убить, кого-то выпустить, а потом уже по ним мерить всех остальных.

Поэтому пытки в подвалах проводились вовсе не для того, чтобы получить информацию или чтобы наказать, а для того, чтобы самим определиться, когда убивать, а когда оставлять в живых. А факты расстрелов скрывали, чтобы не провоцировать сокращение обожателей, да и наработанные критерии уже иначе скорректированы.

Личность существует в двух измерениях – духовном и эмпирическом. Если смотреть на личность только в эмпирическом измерении, то очень трудно помочь ей избавиться от порочного образа жизни.

Атеисты смотрят на алкоголиков и наркоманов как на некоторые издержки жизни, так как видят их лишь в эмпирической плоскости. С этой позиции человек обусловлен только эмпирическими факторами, можно попытаться их изменить, и тогда возможно, что кто-то бросит пить или колоться. Но, во-первых, это сложно и долго, во-вторых, вряд ли получиться всё время сохранять нужные факторы, и, в-третьих, человек всё равно будет зависим, только от другого объекта. Поэтому ничего принципиально не изменить, падшие люди будут всегда, и с этим ничего не поделать.

С религиозной позиции открывается новое духовное измерение, в котором человек может заново родится как новая личность, оставив свои пороки в старой жизни. Это требует нового ценностного самоопределения, и служащие Богу стремятся донести другим эти новые ценности духовной жизни, благодаря которым алкоголики и наркоманы реально возрождаются к новой жизни в религиозных общинах.

В украинском общественном мнении эти два вида отношения к человеку спроецированы на весь Донбасс. С атеистической позиции жители Донбасса такие, какие есть, сами виноваты, что поддержали сепаратистов, ничего с этим поделать нельзя, и поэтому лучше от оккупированных территорий отгородиться, пусть их кормит Россия, раз уж она захватила их. В условиях экономической войны эта позиция вполне логична.

С религиозной позиции необходимо нести Слово Божие, чтобы менять людей ментально. Поддержка сепаратистов была обусловлена отсутствием ценностных ориентиров, и действие пропаганды вторично от этого обстоятельства. Об этом свидетельствует тот факт, что на большинство религиозных людей Донбасса пророссийская пропаганда не подействовала, и действовала лишь на тех, кто всё мерил материальной выгодой, ожидая, что за вооружёнными людьми придут высокие российские зарплаты и пенсии. Религиозная позиция в том, чтобы не сетовать на порочность и несознательность людей, а менять их сознание через Слово Божье и добрые дела, как формы любви к ближнему. По сути, это та же работа, что и в реабилитационных центрах, только не с отдельными личностями, а с целыми городами, и эту работу сейчас ведут волонтеры разных конфессий.

Иначе говоря, война на востоке Украины тоже идет в двух изменениях – духовном и эмпирическом. Конечно, для защиты необходимо сдерживать военную мощь агрессора материальными средствами защиты. Но чтобы победить, нужно активно бороться за сознание людей в духовном измерении, чем и занимаются сейчас церкви и религиозные общины Донбасса.

Nikolai Karpitsky
19 квітня о 23:21 · Змінено ·

Сегодня был на службе в церкви «Добрая весть» в Славянске. Во время ДНР ее превратили в казарму, выгнав христиан. Сейчас церковь стала крупнейшим волонтерским центром. На богослужении было очень много людей, да и вообще, Донбасс изумляет своим религиозным разнообразием.

Разговаривал с разными людьми. Особенно меня впечатлила объединяющая горожан идея делания добра.
При ДНР Славянск погрузился в атмосферу 37 года. Откуда-то повылазили стукачи. По их по наводкам людей кидали в подвалы и пытали. Никто не был застрахован от ареста. Перед наркоманом с автоматом любой человек – ничто.

После освобождения люди были голодные и обозленные. Будучи с разными политическими взглядами они никому не доверяли. Тогда, как рассказал Петр Дудник, пришло понимание, что горожане могут объединиться вокруг библейской идеи любви, которая реализуется в помощи ближнему. Начинается всё с простых шагов – помочь человеку восстановить дом, но прежде этого попросить, чтобы и он помог бабушке по соседству, у которой такая же беда. Помогая, человек начинает ощущать вкус добра, и это изменяет его.

Большая разница делать что-то хорошее вообще, для всех, и сделать добро ближнему. Это я испытал на себе. Развозя продукты на велосипеде в Авдеевке, я не думал, что делаю что-то особенное. Но когда сам отдаешь продукты в руки нуждающегося, что-то меняется, начинаешь видеть и ощущать всё как-то по-другому, как будто ты уже другой человек.

Так церковь «Добрая весть» начала распространять в Славянске идею делания добра. В дальнейшем эту практику заимствовала мэрия, и шаг за шагом город начал объединятся. Это изменило сознание горожан, а сам Славянск превратился в мирный, ухоженный город, и лишь некоторые разрушения как еще не затянувшиеся раны напоминают о войне.

Источник https://www.facebook.com/nikolai.karpitsky/posts/758012664319955

В революционный период, требующий сверхусилий для возрождения страны, очень опасна мифология «свой – чужой», когда всё, что от «своих» автоматически хорошо, а от «чужих» – плохо, и сомневаться в этом преступно. Затем наступает разочарование, и отношение меняется на противоположное. Мифологическое восприятие не позволяет адекватно воспринимать ситуацию и склоняет к пассивному ожиданию сначала хорошего, а затем плохого. Это отношение людей завело в тупик революцию 1991 года в Москве и 2004 года в Киеве.

Но если в мирное время такое пассивное ожидание позволяло медленно тонуть в болоте, то в военное время обрушивает в пропасть. То, что в мирное время вызывало дискомфорт, в военное время становится вопросом жизни и смерти, а бюрократическая логика старой системы сейчас в условиях войны та же самая, что и раньше была.

Позавчера, их беседы с Сергеем Косяком я понял, что по бюрократической логике старого государства освобожденные территории вполне могут числиться оккупированными, что создает препятствия для обеспечения магазинов продуктами питания и другие трудности. В Светлодарске бюджетники получили последнюю зарплату в марте и теперь не получают ее, потому что контролируемый Украиной город финансировался раньше из бюджета Дебальцево, которое захватили сепаратисты. Тут своя логика: нет бюджета – нет города.

По бюрократической логике вдоль линии фронта расставляются пограничники и вводятся уже существующие правила пересечения границы без учета того, что речь идет не о другом государстве, а о собственной земле, которая временно оккупирована. Вместе с этим переносится и старая коррумпированная система, создающая таможенные барьеры для перевозимых продуктов и лекарств своим же соотечественникам.

По правилам старой бюрократической системы подростки с оккупированной зоны по достижении 16-ти лет лишаются всех гражданских прав, так как не могут получить паспорт. Чтобы его получить, нужно въехать на территорию, контролируемую Украиной, а для того, чтобы въехать, уже нужен паспорт. С введением пропускной системы выяснилось, что и взрослые люди с паспортом не могут въехать, так как нужен еще и пропуск, который можно получить лишь на территории Украины. В результате возникает бизнес торговли пропусками. За деньги можно всё.

Не надо ждать, что у чиновников возникнет понимание, как решать все эти вопросы, такое понимание есть только у людей на местах – тех, кто страдает от притеснения, и тех, кто им непосредственно помогает, участвуя в волонтерском движении. И когда эти вопросы ставятся, то постепенно они начинают решаться. Сегодня я услышал от друзей в Донецке, что недавно заработала система электронного оформления пропуска, позволяющая жителям Донецка получить его напрямую без коррумпированных схем.

Старая бюрократическая система не может сама по себе эволюционировать даже при смене власти. Хотя… иногда и получалось – Михаил Саакашвили без поддержки развитого гражданского общества на личном энтузиазме победил в Грузии коррупцию, за что, правда, и поплатился. Но Украина больше Грузии, и тут без активности гражданского общества ничего не получится.

На данный момент есть старая бюрократическая система, и есть активные люди, которые несовместимы с этой системой. Они уже сейчас создают новые гражданские институты, самым мощным из которых – сеть волонтерских организаций. Решая вопросы жизни и смерти на войне, они вынуждены добиваться изменения бюрократической системы. Когда они превратятся в мощную общественную силу, поставят под общественный контроль органы власти, пробьют социальные лифты, по которым наиболее инициативные смогут подниматься наверх, сменяя коррумпированных чиновников, распространят правосознание и ценностные ориентиры на остальное общество, только тогда и возродится Украина.

Нет единого восприятия войны – есть множество феноменологических горизонтов войны. Причем эти горизонты столь различны, что невозможно представить реальную войну для всех, или, выражаясь языком феноменологии – горизонт всех горизонтов войны. В основе данных горизонтов лежат по-разному пережитые события, которые имеют разный смысл, соотнесены с различными ожиданиями, обусловленными разным мировоззрением и историческим сознанием, а также личными страхами, комплексами, да и просто восприимчивостью к пропаганде. Иначе говоря, феноменологические горизонты войны имеют разную структуру, и это различие нужно феноменологически описать, для того, чтобы объяснить, почему к войне и к своему участию в ней люди столь различно относятся.

Общался с людьми из Углегорска, записывал их рассказы. В каждом городе военные события развивались по-разному. Авдеевка, например, оказалась в сепаратистском тылу, там мобилизовали человек тридцать из местных, и ничего особенного при них не случилось. Лишь когда Авдеевка оказалась прифронтовым городом, мирное население стало страдать от постоянных обстрелов. Славянск был захвачен вооруженными людьми и там свирепствовали репрессии, людей пытали и расстреливали. При этом всё время город обстреливали вплоть до его освобождения. Краматорск оказался спрятанным за спиной Славянска, поэтому пережил военные события намного легче, чем Славянск, хотя эпизодически тоже обстреливался. Углегорск пострадал очень сильно, и после освобождения вновь был утерян, но события там, в отличие от Славянска, начинали развиваться медленно.

Углегорск – небольшой город между Донецком и Дебальцево, менее десяти тысяч жителей. Когда начались протесты на Майдане, власти отправляли людей для массовки на киевский антимайдан. Но даже многие из тех, кого тагда отправили, в душе были за Майдан. И на это были причины: бюджет пуст, до полугода были задержки по зарплатам.

Сразу после победы Майдана в Углегорске пророссийские силы стали раскачивать ситуацию, хотя никакой массовой поддержкой в городе они не пользовались. Эпизодически происходили небольшие выступления групп по два, пять, десять человек. Они пытались всех будоражить, ломали украинскую символику. Иногда даже вторгались на сессию горсовета, что-то кричали про Правый сектор, угрожали.

Когда по украинскому телевидению стали передавать о призывах и фактах давления на милицию со стороны радикальных депутатов и националистов, милиция обозлилась и дала понять, что ничего подобного у себя она не допустит. Силовики и сами устали от Януковича, но в тот момент они решили уйти в сторону и не вмешивались в дальнейшие события.

Сепаратисты могли беспрепятственно раскачивать ситуацию, но когда им это не удалось, они стали ездить по шахтам и привлекли на свою сторону некоторых шахтеров, которые предпочитали митинговать, лишь бы не работать. К сепаратистам примкнули «блатные», которые понимали, что новые власти рано или поздно ими займутся. У них были ресурсы, и тогда начались строиться первые блокпосты. В городе развернулась агитационная кампания, что якобы идёт Правый сектор и нужно создавать отряды самообороны. Массовой поддержки идея самообороны не получила, тем не менее какие-то люди группировались и патрулировали город. Число сепаратистов начало расти, к ним присоединялись люмпены и наркоманы. Они вооружались дубинками, ружьями, останавливали и проверяли машины.

Потом началась агитация за референдум. Людей раскачивали пропагандой о том, что Донбасс кормит Западную Украину и намного лучше проживет сам по себе. Выдвигались идеи федерализации, независимости, присоединения к России. Призыв – хватит кормить Западную Украину! – на тот момент нашел отклик у населения, поэтому референдум был массовый. Силовики никак не реагировали на его проведение. Многие жители были уверены, что проснутся на следующий день после референдума в России, и зарплаты сразу увеличатся.

После этого украинские власти объявили о начале АТО и что-то начали делать. В этот период справиться с сепаратистами было очень легко, так как блокпосты с наркоманами вызывали недовольство среди людей. Но украинские власти не смогли воспользоваться ситуацией. И тогда сепаратисты начали формировать отряды с уже новой идеей – Новороссии и ДНР. Потихоньку они начали подминать под себя «блатной мир», и блатные выехали из Углегорска, опасаясь за свою жизнь. Стали заменять наркоманов на блокпостах на людей из шахтерской среды, веривших, якобы украинские власти их репрессируют.

С появлением отрядов самообороны начались и первые перестрелки. Когда украинская армия начала наступления на города, в Углегорске появились россияне, которые оказались руководителями сепаратистов. В этот период еще можно было быстро закончить войну, так как украинская армия имела превосходство, но почему-то ее наступление остановилось. Украинские военные стали закрепляться, строить фортификационные сооружения. У сепаратистов стали появляться «грады», танки, артиллерия. Вместе с этим появились и профессиональные военные. Время было упущено. Сейчас у сепаратистов превосходство в технике.

Российские военные наемники и техника стали прибывать в июле-августе прошлого года, но тогда их было еще немного. Массово начало пребывать в октябре-ноябре. Сложные бои со стороны сепаратистов ведут профессиональные военные, делают зачистку, а потом уже заходят мобилизованные из местных сепаратисты. В конце января - начале февраля этого года Углегорск штурмовали профессиональные российские военные. Силы были не равны. Обороняло Углегорск триста-четыреста человек. Шансов удержать у них не было. Когда город захватили, то находившиеся там волонтеры видели, как по улицам передвигалось как более двух тысяч военных. Вероятно, на самом деле у сепаратистов было еще больше сил. Без Углегорска уже невозможно было удержать Дебальцево, так как целостность обороны была уже нарушена.