Принципиальное различие религиозного опыта протестанта и православного в том, что протестант чувствует Бога через повседневность, православный – в особом сакральном пространстве, в котором только и открывается для него присутствие Бога.
Для православного сакральная и профанная область параллельны и отграничены друг от друга. Для протестанта сакральная и профанная область совпадают в его повседневности, поэтому протестант может также естественно в быту обратиться к Богу, как он обращается к человеку. Для православного такое обращение выглядит неестественной игрой, в которой присутствие Бога подменяется собственными фантазиями. Для него Бог подлинно открывается только в сакральном пространстве, которое православный специально выстраивает с помощью религиозного обряда.
Для протестанта постоянное присутствие Бога никак не нарушает течение повседневной жизни, однако побуждает более серьезно относиться к моральным требованиям, в соответствии с которыми упорядочивается его жизнь. Для православного присутствие Бога вырывает его из повседневности, требуя постоянного духовного самоопределения и напряжения воли в сакральном пространстве, однако в профанном пространстве он может отдохнуть от этого напряжения. Поэтому в православной практике наблюдается более терпимое отношение к человеческим слабостям и грехам в повседневной жизни, чем в протестантской практике.
Попадая во власть инерции повседневности, православный порой начинает ощущать, что у него нет более духовных сил для того, чтобы вернуться в сакральное пространство, и тогда он имитирует этот переход внешним соблюдением обрядовой формы. Это обстоятельство приводит к обрядоверию, которое защищает от негативных переживаний, вызванных неспособностью перейти из профанного бытия в область сакрального.
Православный считает, что он до Страшного Суда ещё не предопределён к спасению. С одной стороны это налагает на него бремя постоянного выбора, который в любой может изменить его судьбу с позиции вечности. С другой стороны, если он оказывается в плену профанного состояния жизни, то сохраняет надежду на спасение, ибо ничего еще не предопределено. Протестант постоянно чувствует, что он уже предопределён к спасению по своей вере, и это снимает напряжение от осознания необходимости постоянно делать выбор. Однако для протестанта даже временное духовное падение может восприниматься необратимым подобно смерти, если оно лишит веры в предопределённость спасения.
Для православного сакральная и профанная область параллельны и отграничены друг от друга. Для протестанта сакральная и профанная область совпадают в его повседневности, поэтому протестант может также естественно в быту обратиться к Богу, как он обращается к человеку. Для православного такое обращение выглядит неестественной игрой, в которой присутствие Бога подменяется собственными фантазиями. Для него Бог подлинно открывается только в сакральном пространстве, которое православный специально выстраивает с помощью религиозного обряда.
Для протестанта постоянное присутствие Бога никак не нарушает течение повседневной жизни, однако побуждает более серьезно относиться к моральным требованиям, в соответствии с которыми упорядочивается его жизнь. Для православного присутствие Бога вырывает его из повседневности, требуя постоянного духовного самоопределения и напряжения воли в сакральном пространстве, однако в профанном пространстве он может отдохнуть от этого напряжения. Поэтому в православной практике наблюдается более терпимое отношение к человеческим слабостям и грехам в повседневной жизни, чем в протестантской практике.
Попадая во власть инерции повседневности, православный порой начинает ощущать, что у него нет более духовных сил для того, чтобы вернуться в сакральное пространство, и тогда он имитирует этот переход внешним соблюдением обрядовой формы. Это обстоятельство приводит к обрядоверию, которое защищает от негативных переживаний, вызванных неспособностью перейти из профанного бытия в область сакрального.
Православный считает, что он до Страшного Суда ещё не предопределён к спасению. С одной стороны это налагает на него бремя постоянного выбора, который в любой может изменить его судьбу с позиции вечности. С другой стороны, если он оказывается в плену профанного состояния жизни, то сохраняет надежду на спасение, ибо ничего еще не предопределено. Протестант постоянно чувствует, что он уже предопределён к спасению по своей вере, и это снимает напряжение от осознания необходимости постоянно делать выбор. Однако для протестанта даже временное духовное падение может восприниматься необратимым подобно смерти, если оно лишит веры в предопределённость спасения.