Феноменология тела и страх смерти
Jan. 13th, 2012 12:44 pmПредставление о познании как отражении действительности стало неявной гносеологической предпосылкой новоевропейской картины мира, которая была подвергнута философской рефлексии далеко не сразу. В соответствии с этой предпосылкой в познании дан не сам предмет, а субъективный образ этого предмета. Иначе говоря, познание начинает трактоваться как отражение внешнего мира в сознании. До возникновения этой предпосылки господствовало более естественное понимание: в познании дан сам по себе предмет как таковой. Рассмотрим опыт тела до возникновения теории отражения, как это было естественным для античного или средневекового человека, да и не только для них.
Человеку собственное тело дано непосредственно, и это ощущение непосредственной данности тела естественным образом распространяется на данность мира. Причем способ этого распространения заложен в самом восприятии собственного тела. Тело может восприниматься не только как внешний предмет, но и как внутренняя данность. Внутреннее восприятие тела неравномерно: что-то в нем ощущается ясно, а что-то – нет. Человек может ясно ощущать лицо или руки, но довольно слабо – волосы. Иначе говоря, волосы – это такой телесный аспект, который представляет собой сферу промежуточную между бытием собственного тела и бытием внешнего мира. В этой промежуточной сфере внутреннее восприятие тела ослаблено, в силу чего оно не противопоставляется восприятию внешних предметов.
Благодаря такому особому восприятию открывается такой взгляд на мир, в соответствии с которым внутреннее восприятие внешних предметов вовсе не является невозможным, а только лишь сильно ослабленным, подобно восприятию собственных волос. Таким образом, промежуточная сфера между бытием тела и бытием мира начинает расширяться за счет включения в нее предметов внешнего мира. Но это распространение достигается не только за счет предельного ослабления внутреннего восприятия, но еще и за счет рассредоточения восприятия.
Если современные европейцы понимают сознание как соотнесенное с субъектом бытие, то античные люди, да собственно, и восточные, свободны от этой, еще одной гносеологической предпосылки новоевропейской культурной традиции. Это открывало для них возможность описывать внутрителесные переживания как данности, которые могут соотноситься с субъектом, а могут и не соотноситься. Благодаря такому пониманию все в мире можно представить как ослабленные и рассредоточенные в вещах переживания.
Этим объясняется, почему древний человек не мог представить смерть как полное и окончательное уничтожение. Если мы обратимся к первым греческим натурфилософам, либо к античным материалистам, которые отрицали посмертное существование, все равно видим, что смерть они понимают не как уничтожение, а как рассредоточение жизни в природе. В этом рассредоточении нет ничего ужасного и трагичного, и в принципе не исключено, что такая рассредоточенная жизнь может быть воссоздана в соответствии с принципом вечного возвращения.
В соответствии с теорией отражения происходит не только деформация восприятия мира, но и деградация ощущения собственного тела. Как привык считать новоевропейский человек, в сознании даны лишь субъективные образы реальных вещей. Хотя непосредственная данность тела противоречит такому пониманию, волосы, в силу их ослабленного ощущения, начинают восприниматься не столько как собственное тело, сколько как субъективный образ внешнего предмета. Это объективированное восприятие волос постепенно начинает распространяться на все тело, которое, в конце концов, редуцируется к биологическому предмету. Внутрителесные ощущения перестают восприниматься в качестве непосредственной данности собственного тела, и начинают пониматься как субъективные переживания, указывающие на внешний предмет. Постепенно человек все меньше и меньше обращает внимание на внутренне восприятие собственного тела, что приводит к деградации этого восприятия.
В соответствии с такой установкой внутренний мир сознания противопоставляется объективированному представлению о мире и собственном теле, и с разрушением тела полностью уничтожается. Непонятный людям других культур и эпох страх смерти современного европейского человека – это страх перед полным уничтожением внутреннего жизненного мира и исчезновением в абсолютном ничто. В связи с этим у современных атеистов возникла даже наивная теория о том, что люди якобы «придумали загробный мир», потому что боялись смерти.
Человеку собственное тело дано непосредственно, и это ощущение непосредственной данности тела естественным образом распространяется на данность мира. Причем способ этого распространения заложен в самом восприятии собственного тела. Тело может восприниматься не только как внешний предмет, но и как внутренняя данность. Внутреннее восприятие тела неравномерно: что-то в нем ощущается ясно, а что-то – нет. Человек может ясно ощущать лицо или руки, но довольно слабо – волосы. Иначе говоря, волосы – это такой телесный аспект, который представляет собой сферу промежуточную между бытием собственного тела и бытием внешнего мира. В этой промежуточной сфере внутреннее восприятие тела ослаблено, в силу чего оно не противопоставляется восприятию внешних предметов.
Благодаря такому особому восприятию открывается такой взгляд на мир, в соответствии с которым внутреннее восприятие внешних предметов вовсе не является невозможным, а только лишь сильно ослабленным, подобно восприятию собственных волос. Таким образом, промежуточная сфера между бытием тела и бытием мира начинает расширяться за счет включения в нее предметов внешнего мира. Но это распространение достигается не только за счет предельного ослабления внутреннего восприятия, но еще и за счет рассредоточения восприятия.
Если современные европейцы понимают сознание как соотнесенное с субъектом бытие, то античные люди, да собственно, и восточные, свободны от этой, еще одной гносеологической предпосылки новоевропейской культурной традиции. Это открывало для них возможность описывать внутрителесные переживания как данности, которые могут соотноситься с субъектом, а могут и не соотноситься. Благодаря такому пониманию все в мире можно представить как ослабленные и рассредоточенные в вещах переживания.
Этим объясняется, почему древний человек не мог представить смерть как полное и окончательное уничтожение. Если мы обратимся к первым греческим натурфилософам, либо к античным материалистам, которые отрицали посмертное существование, все равно видим, что смерть они понимают не как уничтожение, а как рассредоточение жизни в природе. В этом рассредоточении нет ничего ужасного и трагичного, и в принципе не исключено, что такая рассредоточенная жизнь может быть воссоздана в соответствии с принципом вечного возвращения.
В соответствии с теорией отражения происходит не только деформация восприятия мира, но и деградация ощущения собственного тела. Как привык считать новоевропейский человек, в сознании даны лишь субъективные образы реальных вещей. Хотя непосредственная данность тела противоречит такому пониманию, волосы, в силу их ослабленного ощущения, начинают восприниматься не столько как собственное тело, сколько как субъективный образ внешнего предмета. Это объективированное восприятие волос постепенно начинает распространяться на все тело, которое, в конце концов, редуцируется к биологическому предмету. Внутрителесные ощущения перестают восприниматься в качестве непосредственной данности собственного тела, и начинают пониматься как субъективные переживания, указывающие на внешний предмет. Постепенно человек все меньше и меньше обращает внимание на внутренне восприятие собственного тела, что приводит к деградации этого восприятия.
В соответствии с такой установкой внутренний мир сознания противопоставляется объективированному представлению о мире и собственном теле, и с разрушением тела полностью уничтожается. Непонятный людям других культур и эпох страх смерти современного европейского человека – это страх перед полным уничтожением внутреннего жизненного мира и исчезновением в абсолютном ничто. В связи с этим у современных атеистов возникла даже наивная теория о том, что люди якобы «придумали загробный мир», потому что боялись смерти.