Вопрос о том, может ли философ обсуждать критерии душевной болезни и здоровья, был задан мне на защите докторской диссертации. Я ответил спонтанно и привожу лишь выдержку из стенограммы. Поскольку здесь приводится устная речь, предложения выглядят коряво – что поделаешь, именно так и было сказано.
Член диссовета: Вот вы претендуете в автореферате на установление критериев, Я цитирую «позволяющем отличать мир душевнобольного человека от мира человека здорового».
Я: Да.
Член диссовета: Отсюда а) и б). Первое - это психиатрическая проблема, а не философская. Какие у Вас резоны в этом отношении? И второе, в чем же суть этого критерия? Человечество вам бы аплодировало.
Я: Я считаю, что психиатрия вообще не наука. Есть клиническая психология, есть просто психология, и вот можно о них говорить. Отличие психологии от философии в том, что психология описывает закономерности эмпирически наблюдаемые, в данном случае, психологические закономерности, а философия выявляет трансцендентальные условия. Так вот я и ищу такой критерий, который и является трансцендентальным условием понимания человеческой психики. В этом плане это философская задача, а не психологическая. Поскольку философия предметом своего рассмотрения может сделать все что угодно, она может сделать предметом своего рассмотрения и психику человека. Это вполне естественно. Что касается этого критерия, то я его выявляю с помощью экзистенциального сомнения. То есть мы должны поставить под сомнение все то, что может быть неочевидным, в чем можно сомневаться. И когда мы ставим под сомнение все, то (экзистенциальное сомнение основано на принципе абсурдности, оно показывает несоизмеримость значимости), то мы понимаем, что единственным надежным критерием является интуиция присутствия. Так вот, если мы проанализируем ситуацию с душевнобольными, то мы обнаружим, что никакие внешние факторы, такие как есть ли у него галлюцинации, или нет у него галлюцинаций, есть ли у него бредовые идеи или нет, они не являются критериями здоровый он или больной. Человек имеет право иметь любые идеи, хоть бредовые, хоть не бредовые. Лишь единственный надежный критерий - это можно ли достучаться до его разума, или нельзя. Если у него есть интуиция присутствия, то при любом его внутреннем душевном состоянии, при любом раскладе ему можно объяснить, что с ним происходит. А если ему можно объяснить, что с ним происходит, мы обязаны считать его здоровым, то есть таким же, как и мы. Если же он проецирует свои собственные представления на нас, и мы не можем достучаться до его разума, то он изолирует себя от нас, и в этом плане мы уже ничего здесь сделать не можем, мы ни как не можем ему помочь. Только в этом случае его можно признавать душевнобольным. А признавать его таковым по каким-то другим критериям, по которым все психиатры признают его больным, я считаю, что это просто элементарная дискриминация.
Другой член диссовета: Николай Николаевич. Если встать на точку зрения пациента, когда и он не может достучаться до сознания врачей, то тогда как?
Я: Я считаю, что в подавляющем большинстве случаев под этот критерий сами врачи попадают.
Другой член диссовета: Удобная позиция.
Член диссовета: Вот вы претендуете в автореферате на установление критериев, Я цитирую «позволяющем отличать мир душевнобольного человека от мира человека здорового».
Я: Да.
Член диссовета: Отсюда а) и б). Первое - это психиатрическая проблема, а не философская. Какие у Вас резоны в этом отношении? И второе, в чем же суть этого критерия? Человечество вам бы аплодировало.
Я: Я считаю, что психиатрия вообще не наука. Есть клиническая психология, есть просто психология, и вот можно о них говорить. Отличие психологии от философии в том, что психология описывает закономерности эмпирически наблюдаемые, в данном случае, психологические закономерности, а философия выявляет трансцендентальные условия. Так вот я и ищу такой критерий, который и является трансцендентальным условием понимания человеческой психики. В этом плане это философская задача, а не психологическая. Поскольку философия предметом своего рассмотрения может сделать все что угодно, она может сделать предметом своего рассмотрения и психику человека. Это вполне естественно. Что касается этого критерия, то я его выявляю с помощью экзистенциального сомнения. То есть мы должны поставить под сомнение все то, что может быть неочевидным, в чем можно сомневаться. И когда мы ставим под сомнение все, то (экзистенциальное сомнение основано на принципе абсурдности, оно показывает несоизмеримость значимости), то мы понимаем, что единственным надежным критерием является интуиция присутствия. Так вот, если мы проанализируем ситуацию с душевнобольными, то мы обнаружим, что никакие внешние факторы, такие как есть ли у него галлюцинации, или нет у него галлюцинаций, есть ли у него бредовые идеи или нет, они не являются критериями здоровый он или больной. Человек имеет право иметь любые идеи, хоть бредовые, хоть не бредовые. Лишь единственный надежный критерий - это можно ли достучаться до его разума, или нельзя. Если у него есть интуиция присутствия, то при любом его внутреннем душевном состоянии, при любом раскладе ему можно объяснить, что с ним происходит. А если ему можно объяснить, что с ним происходит, мы обязаны считать его здоровым, то есть таким же, как и мы. Если же он проецирует свои собственные представления на нас, и мы не можем достучаться до его разума, то он изолирует себя от нас, и в этом плане мы уже ничего здесь сделать не можем, мы ни как не можем ему помочь. Только в этом случае его можно признавать душевнобольным. А признавать его таковым по каким-то другим критериям, по которым все психиатры признают его больным, я считаю, что это просто элементарная дискриминация.
Другой член диссовета: Николай Николаевич. Если встать на точку зрения пациента, когда и он не может достучаться до сознания врачей, то тогда как?
Я: Я считаю, что в подавляющем большинстве случаев под этот критерий сами врачи попадают.
Другой член диссовета: Удобная позиция.