Воланд и Маргарита: стокгольмский синдром

Нельзя заключать сделки с Сатаной, все равно обманет. У М. Булгакова Маргарита заключила сделку и вроде бы осталась довольна. Но что она реально получила? - Азазелло убил ее вместе с любимым человеком, а Воланд поместил их в изолированный мирок. В нем они могут быть даже какое-то время счастливы, но любое непонимание между ними в этом маленьком мирке неизбежно приобретет космические масштабы и отравит жизнь навечно. Ведь не Воланд же им тогда будет помогать! Тем не менее, Воланд вызывает симпатию не только у Маргариты, но даже у читателей М. Булгакова. Налицо стокгольмский синдром – когда человек попадает в плен, то он начинает видеть в своих тюремщиках защитников. Очевидно, чем сильнее плен, тем сильнее проявление синдрома. Какой же силы это бывает, когда человек попадает в плен к самому Сатане!

Исток сомнения в существовании мира

В философии Платона выразилось античное мироощущение, исключающее саму возможность сомнения в существовании мира. Для Платона существование вещи самоочевидно, ибо ее сущность сама по себе (или эйдос, идея) непосредственно открыта в умосозерцании. Познание – это прямое отношение познающего к существующей самой по себе сущности. Существовать – значит наличествовать, присутствовать. Если эйдос существует сам по себе, то, следовательно, он наличествует для себя. Это понятно, если сознание истолковывается как самообнаруживающееся бытие.
Современный человек истолковывает сознание как соотнесенное с субъектом бытие. Эйдос наличествует не сам по себе, но только в акте понимания субъекта. По аналогии с этим истолковывается и материальный мир, который сам себя не обнаруживает, но обнаруживается только субъектом. Наличествующие в восприятии субъекта закономерности трактуются как указание на объективно существующий мир. Тут возникает противоречие: с одной стороны закономерности не зависят от субъекта, следовательно, мир существует сам по себе, с другой стороны, мир явлен не сам для себя, но только для субъекта. Отсюда возникает разрыв, ведь существовать самому по себе – это одно, а осознаваться субъектом – это уже другое, это всего лишь отражение первого. Из этого вытекает культурная установка, которую разделяют далеко не только философы, но и большая часть образованного населения современной Европы. Ее можно описать как теорию отражения, в соответствии с которой человек воспринимает не сами по себе вещи, но лишь отраженные в сознании субъективные образы. Очень быстро выяснилось, что исходя только из наличия субъективного образа невозможно перейти к его причине. Ведь образ может быть порожден разными причинами, и, следовательно, мы ничего не можем утверждать относительно того, действительно ли существует отражаемая вещь, также как не можем наверняка знать, действительно ли существует мир.
Эта установка сформировалась в переходный период от Средневековья к Новому времени. Исток ее формирования лежит в смене картин мира: раньше в качестве первичной очевидности мыслилось Откровение Божие, которое и центрировало картину мира (теоцентризм), затем первичную очевидность стали усматривать в самом человеке, который и оказался в центре картины мира (антропоцентризм). Очевидно, теория отражения, а вместе с тем и сомнение в реальности мира, возникло в результате неправомерного переноса характеристики бытия Бога на человека.
Бог творит весь мир из ничего. Вещь сама по себе не обладает бытием, она обретает его в божественном акте полагания существования. Это понимание и приписал себе человек Нового времени, считая, что смысл не существует сам по себе, но только в акте человеческого мышления. Любое содержание сознания начинает пониматься только по причастности субъекту по аналогии тому, как средневековый человек мыслил любое содержание мира по причастности бытию Бога. Но человек не всемогущ. Он не может не замечать, что воспринимаемый им мир содержит свою внутреннюю, не зависящую от субъекта необходимость. И тогда человек соглашается частично признать реальность мира только в его материальном аспекте. Иначе говоря, то, что существует само по себе, не может самообнаруживаться и осознаваться, а то, что осознается – это уже явление сознания, соотнесенное с субъектом. Эту двойственность надо было как-то преодолевать. Вот тогда и потребовалась теория отражения, в соответствии с которой несамосознающий материальный мир отображается в воспринимаемых субъектом образах. А поскольку из данности отражения сознания невозможно вывести, что именно является прототипом этого отражения, то обосновать существование мира в рамках новоевропейской установки оказалось принципиально невозможным.