В России приближаются выборы, и народ готовиться к предвыборным баталиям между сторонниками «умного голосования» и бойкота. По мне так, всё, что непосредственно не угрожает власти Путина, значения не имеет, поэтому не важно, голосовать или нет, важно поступать осознанно. В связи с этим я вспомнил историю из своего прошлого.
В начале Перестройки я учился на философском отделении, впоследствии – факультете. Выборы в то время были формальностью, никто не интересовался и не знал кандидатов, люди просто брали на избирательном участке бюллетень и не глядя опускали в урну. Для себя я решил, что в бессмысленных спектаклях не участвую, и поэтому в советское время ни разу не голосовал. В тот момент на очередных выборах, наверное, половина моих сокурсников не голосовала. Но одному из них не повезло, он жил с супругой в общежитии юристов, а там с контролем было строго. Выявили сразу, что он отказывается идти на выборы, и, как итог, исключение из комсомола. Дабы учиться на философском нужна была рекомендация их обкома КПСС. Если исключают из комсомола, то рекомендацию отзывают, студента отчисляют автоматически, и никто, ни декан, ни ректор, не мог повлиять на этот процесс.
Вот тогда мы развернули отчаянную кампанию за то, чтобы убедить райком ВЛКСМ заменить исключение выговором, собирали подписи, ходили в райком и т.д. Помню, как одна студентка заявила, что она, конечно, против формального голосования, но сейчас не голосовать на выборах означало не голосовать за Перестройку.
После унизительного покаяния ему заменили исключение из комсомола на строгий выговор. Через некоторое время рекомендации из обкома партии отменили, и тогда я сжег свой комсомольский билет и письменно уведомил об этом комитет ВЛКСМ университета (тот самый, что исключал моего сокурсника) с требованием исключить меня из их рядов. К моему удивлению, они отказались это сделать и продолжали требовать с меня членские взносы. Кончено, 2 копейки – смешная сумма, но главное же – символичность.
Как мне передали через комсорга, они не могут исключить меня без моего присутствия. «Ого!» – подумал я, – «если б год назад мой сокурсник просто не пришел на заседание комитета комсомола, то и исключить его не смогли бы!» В общем, предложили мне такой компромисс, что с меня перестанут требовать взносы, если я напишу еще одно заявление о выходе из комсомола с припиской: «Согласен с любым решением комитета ВЛКСМ Томского госуниверситета без моего присутствия».
А еще через некоторое время, Горбачев дал льготы комсомолу, позволяющие вести коммерческую деятельность, и комсомольские вожаки нашего университета быстро поняли, что остальные члены им только мешают. А потому провели перерегистрацию. Все кто сам не придет к ним и не заявит, что хочет остаться в рядах ВЛКСМ, исключались автоматически. Разумеется, всем было лень специально идти в комитет комсомола и что-то там заявлять. Так комсомольская организация и прекратила свою деятельность в Томском университете.
В начале Перестройки я учился на философском отделении, впоследствии – факультете. Выборы в то время были формальностью, никто не интересовался и не знал кандидатов, люди просто брали на избирательном участке бюллетень и не глядя опускали в урну. Для себя я решил, что в бессмысленных спектаклях не участвую, и поэтому в советское время ни разу не голосовал. В тот момент на очередных выборах, наверное, половина моих сокурсников не голосовала. Но одному из них не повезло, он жил с супругой в общежитии юристов, а там с контролем было строго. Выявили сразу, что он отказывается идти на выборы, и, как итог, исключение из комсомола. Дабы учиться на философском нужна была рекомендация их обкома КПСС. Если исключают из комсомола, то рекомендацию отзывают, студента отчисляют автоматически, и никто, ни декан, ни ректор, не мог повлиять на этот процесс.
Вот тогда мы развернули отчаянную кампанию за то, чтобы убедить райком ВЛКСМ заменить исключение выговором, собирали подписи, ходили в райком и т.д. Помню, как одна студентка заявила, что она, конечно, против формального голосования, но сейчас не голосовать на выборах означало не голосовать за Перестройку.
После унизительного покаяния ему заменили исключение из комсомола на строгий выговор. Через некоторое время рекомендации из обкома партии отменили, и тогда я сжег свой комсомольский билет и письменно уведомил об этом комитет ВЛКСМ университета (тот самый, что исключал моего сокурсника) с требованием исключить меня из их рядов. К моему удивлению, они отказались это сделать и продолжали требовать с меня членские взносы. Кончено, 2 копейки – смешная сумма, но главное же – символичность.
Как мне передали через комсорга, они не могут исключить меня без моего присутствия. «Ого!» – подумал я, – «если б год назад мой сокурсник просто не пришел на заседание комитета комсомола, то и исключить его не смогли бы!» В общем, предложили мне такой компромисс, что с меня перестанут требовать взносы, если я напишу еще одно заявление о выходе из комсомола с припиской: «Согласен с любым решением комитета ВЛКСМ Томского госуниверситета без моего присутствия».
А еще через некоторое время, Горбачев дал льготы комсомолу, позволяющие вести коммерческую деятельность, и комсомольские вожаки нашего университета быстро поняли, что остальные члены им только мешают. А потому провели перерегистрацию. Все кто сам не придет к ним и не заявит, что хочет остаться в рядах ВЛКСМ, исключались автоматически. Разумеется, всем было лень специально идти в комитет комсомола и что-то там заявлять. Так комсомольская организация и прекратила свою деятельность в Томском университете.