nikolai_karpitsky (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
nikolai_karpitsky) wrote2012-03-26 11:02 pm
nikolai_karpitsky) wrote2012-03-26 11:02 pm
О вере и фанатизме
Религиозная вера предполагает три составляющих момента: знание о том, во что веришь, полученное либо из внутреннего опыта, либо из авторитетного источника; доверие тому, во что веришь; и внутренне намерение открыться тому, во что веришь. На практике вера человека не всегда представлена сразу всеми этими тремя моментами.
Обособление первого момента веры от других лишает ее религиозного характера. Хотя в этом случае вера становится убеждением, она не способна влиять на формирование личности. О такой вере в Новом Завете говорится: «И бесы веруют и трепещут» (Иак. 2, 19)
Обособление второго момента от двух других порождает фанатизм, причем предмет фанатической веры случаен и определяется от того, кто первым успел обратить этого человека в свою веру.
Однако большинство религиозных людей все же не фанатики, и имеют ясное понимание о том, во что они верят. Если такая вера не имеет опоры во внутреннем намерении, человек доверяет лишь на основе того, что понимает и знает исходя из своего опыта или авторитетного источника. Многие полагают, что этого вполне достаточно, однако при этом не уверены в своей вере, которую пытаются преодолеть абсолютизацией формальных сторон своей традиции. На каком-то этапе эти формальные стороны подменяют подлинный источник веры, что приводит к ослеплению фанатизмом, который страшнее выше упомянутого наивного фанатизма. Данная разновидность фанатизма основана на страхе перед безосновательностью собственной веры, и на ксенофобии, с помощью которой подавляют этот страх.
Надежной является только такая вера, в основе которой лежит внутреннее намерение открыться Высшему началу. Это намерение предшествует отношению доверия, т.к. доверие может и само собой возникнуть на основе знания, а намерение быть открытым – это всегда результат внутреннего выбора еще до того, как возникло доверие. Поэтому такое намерение ни от чего не зависит, даже от того, знает или нет человек о существовании Бога. Даже атеист, который не верит в существование Бога, может иметь намерение на общение с Ним, подобно тому, как одинокий человек, уже не надеющийся на встречу с любимым, все же жаждет этого. И это внутренне намерение атеиста, пусть даже еще не реализованное в его жизни в силу незнания Бога, для Самого Бога важнее, чем религиозное доверие Богу воцерковленного человека, которое основано на авторитете традиции, но не подкреплено внутренним намерением.
Бог отвечает в первую очередь именно на внутренне намерение человека открыться Богу даже в том случае, если этот человек даже не надеется на существование Бога и помощь от Него. Ибо если человек согласился на помощь Бога даже без всякой надежды – это больший религиозный подвиг, чем если бы он согласился на основе какого-то надежного религиозного знания, полученного из авторитетного источника.
Обособление первого момента веры от других лишает ее религиозного характера. Хотя в этом случае вера становится убеждением, она не способна влиять на формирование личности. О такой вере в Новом Завете говорится: «И бесы веруют и трепещут» (Иак. 2, 19)
Обособление второго момента от двух других порождает фанатизм, причем предмет фанатической веры случаен и определяется от того, кто первым успел обратить этого человека в свою веру.
Однако большинство религиозных людей все же не фанатики, и имеют ясное понимание о том, во что они верят. Если такая вера не имеет опоры во внутреннем намерении, человек доверяет лишь на основе того, что понимает и знает исходя из своего опыта или авторитетного источника. Многие полагают, что этого вполне достаточно, однако при этом не уверены в своей вере, которую пытаются преодолеть абсолютизацией формальных сторон своей традиции. На каком-то этапе эти формальные стороны подменяют подлинный источник веры, что приводит к ослеплению фанатизмом, который страшнее выше упомянутого наивного фанатизма. Данная разновидность фанатизма основана на страхе перед безосновательностью собственной веры, и на ксенофобии, с помощью которой подавляют этот страх.
Надежной является только такая вера, в основе которой лежит внутреннее намерение открыться Высшему началу. Это намерение предшествует отношению доверия, т.к. доверие может и само собой возникнуть на основе знания, а намерение быть открытым – это всегда результат внутреннего выбора еще до того, как возникло доверие. Поэтому такое намерение ни от чего не зависит, даже от того, знает или нет человек о существовании Бога. Даже атеист, который не верит в существование Бога, может иметь намерение на общение с Ним, подобно тому, как одинокий человек, уже не надеющийся на встречу с любимым, все же жаждет этого. И это внутренне намерение атеиста, пусть даже еще не реализованное в его жизни в силу незнания Бога, для Самого Бога важнее, чем религиозное доверие Богу воцерковленного человека, которое основано на авторитете традиции, но не подкреплено внутренним намерением.
Бог отвечает в первую очередь именно на внутренне намерение человека открыться Богу даже в том случае, если этот человек даже не надеется на существование Бога и помощь от Него. Ибо если человек согласился на помощь Бога даже без всякой надежды – это больший религиозный подвиг, чем если бы он согласился на основе какого-то надежного религиозного знания, полученного из авторитетного источника.